Меня тоже жжет пламя Чернобыля И я помню радиоактивные дожди, И ужас при виде случайно залетевшей пушинки тополя, И бесконечное мытье волос и обуви только потому, что по улице прошли.
И жаркое лето 86-го в Киеве, И наглухо запертые окна домов, И полупустые улицы огромного города, Из которого уехали все, кроме тех, Кто должен был остаться работать Или просто не смог уехать, не был готов.
О том, как рассказывали анекдоты – Через три дня молчания, чтобы не сойти с ума, И о коэффициентах поправки, на которые надо умножить сведения, которые сообщают по радио в начале работы и в конце рабочего дня.
А еще я помню каберне, которое пили повсюду, И которое с тех пор всем советовали полюбить, И йод, который пили неразбавленным, Потому что никто не сказал, какой должен быть йод, И как, собственно, его надо пить.
И очереди за зеленым чаем, И сладкая вишня В запрещенных садах, И три урожая за лето, которые пропали, И свежий воздух, который дерет горло, И которым всё равно дышишь, превозмогая страх.
А еще я помню людей, которые бросились на помощь, Не зная, собственно, на что они идут, И других, которым было всё равно, Потому что это случилось «там, у них, в Киеве, Где всё хорошо, не то, что тут».
Вот так я и помню Чернобыль, И не могу забыть никогда, Так же, как мама моя помнит блокаду, Которая выплал на долю ей – У каждого поколения своя беда.
А что достанется детям, Которые прийдут на смену нам? Какая беда на их долю выпадет? От чего болеть их сердцам?
